Пашковцы и православие

 

Справка. Пашковцы — сообщество евангельских верующих с центром в Санкт-Петербурге, существовавшее с 1874 по 1920-й годы и явившееся одним из истоков возникновения евангельского движения в России. Начало движению положил лорд Гренвил Редсток в 1874 году. Его проповедь Евангелия нашла отклик в аристократическом обществе Петербурга. В последующие годы движение возглавил В. А. Пашков, по имени которого оно и получило свое название. Он распространил проповедь на все слои российского общества. Пашковцы считали необходимым условием спасения не формальную принадлежность к какой-либо церкви, а оправдание верой в искупительную смерть Иисуса Христа и рождение свыше от Духа Святого. В отличие от баптистов, часть пашковцев признавала действительным крещение, совершенное над ними во младенчестве по обряду Православной церкви.

 Если в православии вера обычно не приводила к оставлению греха, то вера пашковцев производила поразительные изменения[1]. Это хорошо видели все, включая православных. Так, благодаря проповеди аристократов в своих имениях там образовались общины пашковцев. Один православный автор на страницах «Полоцких епархиальных ведомостей» писал о пашковцах, жизнь которых он наблюдал в одной из деревень[2]:  

Под влиянием их проповеди на моих глазах происходили необычайные превращения. Человек, который быть может отродясь не держал книги в руках, пьянствовал, развратничал, мошенничал и, вообще, думал о религии почти столько же, сколько о прошлогоднем снеге, вдруг, после нескольких встреч с пашковским проповедником становился совершенно неузнаваемым. Он становился грамотным, трезвым и в высшей степени порядочным человеком во всех отношениях. Через год-два он уже носит в боковом кармане Новый Завет, знает его чуть ли не наизусть и любому православному батюшке из заурядной семинарии противопоставит такие возражения от Писания, что тот будет почесывать затылок. Само собой, напрашивается здесь параллель между самоотверженными сектантскими простецами-проповедниками и нашими «учеными» пастырями-чиновниками, которые раз в неделю, а иногда и еще реже, скажут с церковного амвона какую-либо скучную, туманную, по большей части печатную проповедь на каком-то странном, высокопарном, непонятном народу славяно-русском жаргоне, а в частной жизни говорят менее всего о религии и, по-видимому, менее всего о ней думают. Нужно ли удивляться, что и народ наш, как только выйдет из церкви и почувствует себя как бы свободным от религии на целую неделю, обращается в настоящего зверя, поедом ест друг друга и превращает деревню в настоящий ад.

   Идеалом пашковцев была новозаветная апостольская община, живущая и развивающаяся по Слову Божьему, под водительством Духа Святого. Их целью не было основание новой деноминации[3]. Поэтому в первые годы пробуждения пашковцы, держась ревивалистской[4] позиции, видели главную цель своей проповеди в покаянии, духовном возрождении и общении верующих вокруг Слова Божьего, без смены церкви, к которой они принадлежали по факту детского крещения (Редсток — к англиканской, пашковцы — к православной). Выше мы видели, как ревивализм в англо-саксонском мире пробуждал людские массы и наполнял обращенными душами церкви всех деноминаций, включая англиканскую церковь. Пашковцам была также знакома немецкая форма ревивализма — пиетизм. Он хорошо работал в лютеранской и реформатской церквах, которые терпимо относились к нему и временами даже поощряли его. По аналогии Редсток и пашковцы надеялись, что ревивализм может стать инструментом и шансом для осуществления давно назревшего обновления духовной жизни православия. Ища согласия в этом благом начинании, Редсток не отказывался от встреч с представителями православного духовенства: о. И. В. Васильевым, прот. И. Л. Янышевым, прот. В. А. Прилежаевым, архим. Виталием (Гречулевичем). Однако дело дальше взаимной уважительности не шло, очень уж на разных основаниях покоилась вера собеседников[5].  Нараставший конфликт уже в начальной стадии заметил Н. С. Лесков. В очерке, посвященном Редстоку и его последователям, над которым он работал в 1876 году, писатель, сочувствовавший пашковцам, задается вопросом: является ли начавшееся религиозное движение расколом? Нет, — убежден Лесков. — Пока это лишь разномыслие с православной церковью. Еще ничего не оформилось. Редстокисты ратуют за обновление церкви, за истинное православие. Но при этом писатель видит опасность в том, что потребность редстокистов в «живой учительности в храмах» и непосредственном участии мирян в церковной приходской деятельности может не состояться, что и оттолкнет их от церкви. Лесков опасается, и опасается не зря, что невосприимчивость клира к духовному пробуждению, которое хотели внести в приходскую жизнь редстокисты, рано или поздно приведет к расколу. «Только в этом виноват будет отнюдь не лорд Редсток и его [последователи], а слишком долговременная отсрочка исполнения этих добрых и справедливых желаний», — заключает писатель[6].  Отторжение пашковцев, как чего-то инородного, не заставило себя долго ждать. В православии домашние молитвенные собрания мирян всегда вызывали настороженность. Церковное начальство смущало и раздражало то, что пашковцы самостоятельно собираются без их санкции и при этом ими не руководят священники. Усердной критике подвергались также доктрины, проповедуемые Редстоком и Пашковым, особенно учение апостола Павла об оправдании верой[7].  Первая попытка запретить Пашкову публичную проповедь имела место летом 1878 года, когда по указанию митрополита было предписано полиции прекратить собрания пашковцев, но это предписание осталось без действия[8]. Можно усмотреть руку Божью в том, что собрания после этого могли беспрепятственно продолжаться еще около двух лет.  Однако доверие пашковцев к церкви, к которой они принадлежали по факту рождения, было разрушено. Пашков объяснял, что его решение оставить православную церковь было вызвано противодействием, которое он встречал со стороны духовенства, в своем стремлении служить христианскому делу[9]. В результате начался процесс отделения пашковцев от православия, выразившийся в установлении ими хлебопреломления где-то на исходе 1879 года. Сначала пашковцы стали практиковать причастие для узкого круга лиц из аристократии. За основу была принята практика совершения этой заповеди в собраниях плимутских братьев[10]. Автор архивного документа, предположительно сам Пашков, напрямую сообщает, что «участвовали в таких собраниях те, которые почли за долг совести отделиться от православной церкви, в учении которой исследование Писаний обнаружило для них много положительных отступлений от учения апостолов Христовых, содержащегося в посланиях, много того, что не оправдывается указаниями Св. Писания и поэтому не имеет законного основания». Процесс отделения пашковцев вышел на новый уровень, когда в 1881 году, под впечатлением от увиденного в Европе, граф А. П. Бобринский стал формировать в Санкт-Петербурге евангельскую церковь, привлекая к преломлению хлеба верующих из всех сословий. В короткий отрезок времени количество участвующих в заповеди возросло с изначальных 6–7 до свыше 100 человек[11].  Процесс отделения от православия еще более ускорился по причине преследования пашковцев со стороны светской и духовной властей. Весной 1880 года Пашкову было запрещено продолжать религиозные встречи. Вдобавок власти обязали его выехать из России хотя бы на несколько месяцев[12].  По возвращении Пашков повел свою деятельность уже совершенно независимо от православной церкви. Успех дела Божьего в России он теперь видел не в обновлении православия, а в налаживании связей с евангельскими деноминациями юга России и в консолидации всего евангельского движения[13]. Наконец, наступил момент, когда Пашков и Корф предприняли попытку объединить для совместного труда всех евангельских верующих России. Иван Степанович Проханов, преемник Пашкова, писал об этом[14]:

 В 1884 году Пашков, Корф и др. созвали в г. Петербурге 1-й СЪЕЗД всех верующих в Евангелие деятелей в России с целью достигнуть объединения. Сюда приехали: представители штундистских общин с Юга России, также тогдашние представители русского баптизма. Петербургские братья имели широкое сердце, хотели всех обнять и всех объединить, но к сожалению эта попытка не удалась, главным образом, вследствие непримиримой позиции, принятой представителями русских баптистов. Съезд не закончил своих занятий. Он был прерван вмешательством властей: участники едва избегли ареста, а через некоторое время Пашкову и Корфу было предложено оставить пределы России. С тех пор оба брата жили в изгнании. (…) Гонения есть удел всякого живого духовного движения.

   Итак, в 1884 году руководителям движения Пашкову и графу Корфу была запрещена проповедь Евангелия в России, и за отказ подчиниться этому странному, если разобраться, повелению, они были изгнаны за границу[15]. Это произошло потому, что евангельское богословие и практическое служение пашковцев оказались неприемлемыми для православной церкви и государственной власти в условиях реакционной политики Александра III.  Вернемся к вопросу: возможен ли был союз православия и пашковцев? Как это имеет место, например, в англиканской церкви, где евангельские верующие объединяются и существуют в приходах так называемой «низкой церкви». Согласно авторитетному мнению Пузынина, такое объединение невозможно, поскольку евангельско-христианская и православная вероисповедные парадигмы принципиально несовместимы[16].  Развивая эту мысль и беря образы из притчи Иисуса Христа, можно сказать, что в Санкт-Петербурге в 1870-е годы «ветхие мехи» православия не вместили «нового вина» ревивализма. Старое вино святоотеческого предания, как и прежде, так и теперь вполне устраивает православие. Потому и сказал Иисус: «И никто, пив старое [вино], не захочет тотчас молодого, ибо говорит: старое лучше» (Лк. 5:39). Слова Господа должны предостеречь евангельских христиан: не надейтесь, что консервативно настроенная православная церковь последует евангельскому обновлению. Жених пришел не для них, а для тех, кто готов к переменам. Для них и наступил уже новый день радостного пира[17]. Да и многочисленные примеры истории Церкви показывают, что православие не поддается реформированию и ревивалистскому обновлению во Святом Духе. Ревивализм и православие слишком разнородны, чтобы соединиться воедино. В Ветхом Завете подобным образом раздельно существовали служения священников и пророков: первые опирались на традицию Моисеева закона, вторые были открыты действию Духа Божьего. Беря этот образ, генеральный секретарь ВСЕХБ А. В. Карев писал, что евангельские течения выполняют ту же миссию в истории Церкви, которую выполняли пророки Божии в ветхозаветное время. Евангельское движение зовет всех искренних христиан, независимо от конфессии, вернуться на путь первохристианства[18], а такое послание не может потерять своей силы.