Достоевский и Лесков как свидетели евангельского пробуждения в Санкт-Петербурге (1874-1884)

Проект
"Страницы истории"
посвящён изучению истории
Евангельских христиан России
Перейти к контенту

Достоевский и Лесков как свидетели евангельского пробуждения в Санкт-Петербурге (1874-1884)

Петербург Eвангельский
Опубликован от Степанов В. А. вход История в лицах · 9 ноябрь 2021
Говоря о русских писателях-классиках Ф. М. Достоевском и Н. С. Лескове в названном качестве, сразу хочется подчеркнуть, что они были не просто очевидцами евангельского пробуждения в Санкт-Петербурге, но более того, его летописцами и критиками. В своих трудах они не только запечатлели интересующие нас события, но и дали им свою оценку.
 
В то же время их письменные труды (статьи, дневники, письма), являющиеся сокровищницей первичного материала, недостаточно известны и проработаны современными церковными историками. Поэтому исследование их богатого наследия поможет в восстановлении более полной и детальной исторической картины евангельского движения в Санкт-Петербурге.
 
Достойно внимания, что тема вызывает интерес не только церковных историков, но и светских литературоведов, что существенно расширяет источниковую базу, позволяет взглянуть на вопрос с разных ракурсов и прийти к более обоснованным выводам.
 
Настоящая статья ставит задачей дать краткий обзор поднятой темы, познакомить с некоторыми полученными результатами и наметить пути дальнейших исследований.

 
 
Литературные круги и лорд Редсток
 
 
Так было угодно Богу, что с самого начала миссионерская деятельность в Санкт-Петербурге английского проповедника лорда Редстока получила широкую известность благодаря публикациям в периодической печати. Тема освещалась многими газетами и журналами, особенно активно такими изданиями, как «Гражданин», «Голос», «Церковно-общественный вестник», «Русский мир», «Православное обозрение», «Новое время», «Современность», «Церковный вестник», «Новости и биржевая газета» и другими.
 
Писатель Н. С. Лесков считал, что пресса сделала больше для известности Редстока, чем его последователи, которые «восхищались им втихомолку»[1]. Это высказывание Лескова можно оспаривать, но, несомненно, что тема оказалась интересной для многих писателей и литераторов. Среди писавших о Редстоке были: князь В. П. Мещерский, священник И. С. Беллюстин, граф Л. Н. Толстой, ректор Санкт-Петербургской Духовной академии Иоанн Янышев, епископ Феофан Затворник, историк и публицист А. С. Пругавин, государственные деятели К. П. Победоносцев, Ф. Г. Тернер и А. А. Половцов; более же всех, в течение многих лет, писал Лесков. Кроме него, нужно выделить Ф. М. Достоевского, первым привлекшего внимание общества к фигуре Редстока и возбудившего о нем дискуссию в прессе.
 
Все литераторы в своем отношении поделились на два лагеря: критиков и сочувствующих. Достоевский принадлежал к первому лагерю, Лесков, с некоторыми оговорками, ко второму.

 
 
Юлия Денисовна Засецкая
 
 
В знакомстве наших классиков с лордом Редстоком ключевую роль сыграла Ю. Д. Засецкая — литератор, переводчица, евангелистка, благотворитель и друг Достоевского и Лескова, с которыми она регулярно встречалась и вела переписку. Из писем видно, что эти отношения ценились обоюдно. Засецкая не раз излагала им суть евангельского вероучения и причины, побудившие ее выйти из православия, пыталась убедить своих оппонентов в истинности евангельской веры. Писатели же, отдавая должное уму и личным качествам женщины, достаточно активно с ней полемизировали.
 
Знакомство Засецкой с лордом Редстоком состоялось в Англии и произвело в ней духовный переворот. Она сблизилась с семьей лорда настолько, что позднее писала Н. С. Лескову: «Я в их семействе, включая его недавно умершую мать и его сестру, проводила дни, я у них бывала как у себя»[2]. Вернувшись в Россию, Засецкая вложила значительную сумму своих денег в устройство и открытие в Петербурге первого ночлежного приюта для бездомных. Согласно воспоминаниям Анны Григорьевны Достоевской, жены писателя[3]:
 
 
К 1873 году относится знакомство Федора Михайловича с Юлией Денисовной Засецкой, дочерью партизана Дениса Давыдова. Она только что основала тогда первый в Петербурге ночлежный дом (по 2-й роте Измайловского полка) и чрез секретаря редакции «Гражданина» пригласила Федора Михайловича в назначенный день осмотреть устроенное ею убежище для бездомных. Ю. Д. Засецкая была редстокистка, и Федор Михайлович, по ее приглашению, несколько раз присутствовал при духовных беседах лорда Редстока и других выдающихся проповедников этого учения. Федор Михайлович очень ценил ум и необычайную доброту Ю. Д. Засецкой, часто ее навещал и с нею переписывался.
 
 
Не меньшее расположение к Юлии Денисовне проявлял и Лесков, писавший: «Я любил и уважал эту добрую даму, как и покойный Достоевский»[4].
 
В 1881 году Засецкая навсегда уехала из России в Париж, где прожила недолго и скончалась 27 декабря 1882 года.

 
 
Первая публикация Достоевского о Редстоке
 
 
В 1873-1874 годах Достоевский являлся редактором-издателем журнала-еженедельника «Гражданин». В то время 24 февраля 1874 года он получил записку от тогдашнего секретаря редакции этого журнала В. Ф. Пуцыковича со словами: «По поручению Ю. Д. Засецкой препровождаю к Вам (...) прилагаемый при сем билетик». Это было приглашение писателя на проповедь лорда Редстока[5]. На следующий день «Гражданин» первым познакомил общественность с фигурой Редстока. Из пространной передовицы под названием «Новый апостол в петербургском большом свете» приведем лишь небольшую цитату[6]:
 
 
Почтенный лорд прибыл на днях в Петербург. На другой же день весь большой свет встрепенулся. По десяти и двадцати приглашений в день получает лорд Редсток от дам большого света приехать беседовать о Христе. Он говорит в американской кирке – все русские дамы туда съезжаются и слушают проповедь на английском языке; в частных домах устраиваются беседы; все туда рвутся, все жаждут познать Христа из уст лорда Редстока! (…) Говорит он хорошо. Дамы слушают в восторженном благоговении; вид их напоминает язычниц времен апостола Павла, с горящими глазами, прикованными к лицу проповедника, и впервые узнающими Христово имя и Его учение! И вот после такой проповеди текут ручьи слез из глаз этих великосветских княгинь и графинь; они благодарят лорда Редстока за то, что он открыл им Христа.
 
 
По мнению большинства литературоведов, статья эта, подписанная псевдонимом «N.», была написана владельцем журнала князем В. Мещерским. Однако, на наш взгляд, учитывая посещение Достоевским беседы Редстока и его статус редактора-издателя, нельзя исключить, как минимум, его соавторства.
 
Эта критичная по отношению к Редстоку статья спровоцировала полемику в двух противоположных по реакции письмах, помещенных в следующем номере «Гражданина». Под первым письмом стояла подпись: «княгиня Д-я (мать пятерых детей)», под вторым: «Одна из слушательниц бесед». «Слушательница» (скорее всего, Засецкая) умно защищала Редстока. Помещенный под ее письмом ответ редакции, озаглавленный «Вот наш ответ анониму» и подписанный «N.», по принятому в академических кругах мнению, принадлежит перу Достоевского[7]. Вот что увидел писатель[8]:
 
 
Красивая зала, хорошо меблированная, с изящной публикой, где сиди и слушай – и кого же? Английского лорда!
 
Кстати об этом лорде: я его слышал; он не очень-то красноречив, делает довольно грубые ошибки и довольно плохо знает сердце человеческое (именно в теме веры и добрых дел).  Это господин, который объявляет, что несет нам «драгоценную жидкость»; но в то же время настаивает, что ее надо нести без стакана и уж конечно желал бы стакан разбить. Формы он отвергает, даже молитвы сам сочиняет». (…)
 
Начал он со смиренной беседы в гостиной, потом перешел в американскую кирку, где коворил над кафедрою, потом говорил у г[оспо]жи Зас[ец]кой в зале, где было до 100 приглашенных по печатным запискам (может и более); потом, не далее как третьего дня, он говорил в той же американской кирке, но уже не над кафедрою, а на кафедре. И вот что происходило:
 
Кирка полна русскими, все аристократия, - женщины, мужчины, дети. Лорд-апостол всходит на кафедру, и призывает молиться мысленно.
 
Он становится в театральную позу, кладя руку ко лбу и опуская в эту руку свою голову. Все присутствующие подымают руки, приставляют их ко лбу, склоняют головки, и стоят так минуты три. Какова картина!
 
Потом он начинает говорить. Кончил. Затем он начинает петь псалом, и вдруг вся кирка оглашается пением русских дам, кавалеров и детей. Они поют псалмы по-английски.
 
Каковы шаги лорда Редстока! (…)
 
Нет, mesdames, для вас придумано, в большом же вашем свете, одно превосходное словцо, название, в обличение и назидание. Именно вас назвали: «безпоповщиною большого света». Лучше и придумать нельзя.
 
 
Через десять дней в газете «Русский мир» был напечатан принадлежащий перу Лескова «Дневник Меркула Праотцева», содержащий отклик на эту статью. Лесков описывает визит к себе двух кузин, слушательниц проповеди лорда Редстока, обиженных этим выступлением Достоевского: «Он назвал нас светскою беспоповщиною. Это невежливо, это грубо». Лесков, в то время болезненно полемизировавший с Достоевским, в запале пишет[9]:
 
 
Достоевский обидел их в „Гражданине” и назвал „светскою беспоповщиной”. Что делать? Простите. Он не сообразил, что людей, крещенных в церкви и исполняющих ее таинства и обряды, нельзя назвать беспоповщиной. Это с ним хроническое: всякий раз, когда он заговорит о чем-нибудь, касающемся религии, он непременно всегда выскажется так, что за него только остается молиться: „Отче, отпусти ему!”.
 
 
Таким образом, у Лескова авторство Достоевского как критика Редстока и его слушательниц не вызывало никакого сомнения.

 
 
Достоевский о Редстоке и Пашкове
 
 
Особенно важна для понимания позиции Достоевского — глава «Лорд Редсток» из «Дневника писателя» за март 1876 года. Узнав о новом приезде английского проповедника в столицу, Достоевский пишет[10]:
 
 
Мне случилось его тогда[11] слышать в одной „зале”, на проповеди, и, помню, я не нашел в нем ничего особенного: он говорил ни особенно умно, ни особенно скучно. А между тем он делает чудеса над сердцами людей; к нему льнут; многие поражены: ищут бедных, чтоб поскорей облагодетельствовать их, и почти хотят раздать свое имение. (…) Он производит чрезвычайные обращения и возбуждает в сердцах последователей великодушные чувства. Впрочем, так и должно быть: если он в самом деле искренен и проповедует новую веру, то, конечно, и одержим всем духом и жаром основателя секты. Повторяю, тут плачевное наше обособление, наше неведение народа, наш разрыв с национальностью, а во главе всего слабое, ничтожное понятие о православии.
 
 
Об отношении Достоевского к преемнику Редстока полковнику В. А. Пашкову, мы узнаем из отклика писателя на две статьи о пашковцах, как стали называть редстокистов. Эти статьи были напечатаны одна за другой в газете «Новое время» 11 и 13 мая 1880 года. Короткий текст второй заметки приведем полностью:
 
 
В «Церк[овном] Вестн[ике]» приводится изложение «вероучения» известного г. Пашкова по его письмам к о. И. Янышеву. Сообщая в этих письмах, что он «богословских познаний не имеет никаких», а действует по вдохновению, г. Пашков между прочим говорит: Господь определил меня на служение Ему – на служение, которому я и предаюсь с радостью вот уже скоро пять лет; оно состоит в том, чтобы свидетельствовать людям о Нем, о Его беспредельной любви, которую Он ежедневно дает испытывать. И по нашему мнению, г. Пашков хорошо делает.
 
 
Эта сочувственная к проповеди Пашкова заметка вызвала болезненную реакцию Достоевского. Писатель тут же написал издателю газеты А. С. Суворину[12]:
 
 
14 мая 1880. Старая Русса. Многоуважаемый Алексей Сергеевич, благодарю Вас за Ваше любезное письмо. (…) Зачем Вы хвалите Пашкова и зачем Вы написали (сейчас прочел в № от 13 мая), что Пашков хорошо делает, что проповедует? И кто это духовное лицо, которое дня три тому назад напечатало у Вас статью в защиту пашковцев. Неприглядная это статья. Извините, пожалуйста, за эту откровенность. Мне именно потому и досадно, что всё это является в «Новом времени» — в газете, которую я люблю. Искренно Вас уважающий Ф. Достоевский.
 
 
Итак, с одной стороны, Достоевский признавал успех Редстока, с другой стороны, он не симпатизировал ни Редстоку, ни его преемнику Пашкову, считая, что успех их проповеди обусловлен одним лишь незнанием православия и отрывом от него части великосветского общества.
 
О простом же русском народе писатель был лучшего мнения. В своем последнем «Дневнике писателя» (1880, август) Достоевский повторяет важную для себя мысль:
 
 
Я утверждаю, что наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и учение Его. Мне скажут: он учения Христова не знает, и проповедей ему не говорят, — но это возражение пустое: всё знает, всё то, что именно нужно знать, хотя и не выдержит экзамена из катехизиса.
 
 
Идеализация народа и православия была идеей фикс писателя. Впрочем, есть у него высказывания, которые охотно разделят с ним и евангельские христиане. Например, Достоевский устами старца Зосимы говорит[13]:
 
 
На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа пред нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий пред потопом.
 
 
Разве не прав писатель, утверждая, что лишь Господь сдерживает умножение зла в мире, и лишь образ Христа может вывести человечество из состояния духовного тупика, подобного состоянию людей перед Ноевым потопом?!

 
 
Николай Семенович Лесков
 
 
Из русских писателей более всех писал о Редстоке и результатах его проповеди Н. С. Лесков. Впрочем, как мы уже видели, внимание Лескова к этой теме возникло не без участия Достоевского и редактируемого им журнала «Гражданин».
 
Затем, уже после ухода в апреле 1874 года Достоевского с должности редактора, этот журнал в 1875-1876 годах сделал лорда Редстока постоянной мишенью своей критики. Скандальные публикации принадлежали перу князя В. П. Мещерского. Апофеозом нелепости, почти пасквилем, оказался пространный его роман «Лорд-апостол в петербургском большом свете»[14], в котором «лорд-апостол Хитчик» (читай: Редсток) предстал отпетым аферистом и похотливым бонвиваном, умело маскирующимся под маской религиозности и добродетели и проповедующим, что «грешить совсем не так страшно, как кажется»[15]. Откровенная клевета возмутила даже Достоевского: «Ну, уж до чего дописался князь Мещерский в своем „Лорде-апостоле”, так это ужас», — писал он жене 15 июня 1875 года. Не менее резко высказался о Мещерском Лесков в письме к И. С. Аксакову в марте 1875 года: «Он пишет, пишет, и за что не возьмется, всё опошлит»[16].
 
Кроме того, писал Лесков, журнал «Гражданин» в течение трех зим ретиво выслеживал, где обращался Редсток, и всюду слал ему «резкие укоризны за совращение наших великосветских людей из православия в свой особенный, редстоковский раскол или ересь; но о самой этой ереси, о ее существе и задачах это наблюдательное издание ничего не открыло»[17]. Таким образом, сознательно искаженное Мещерским карикатурное изображение лорда Редстока, который совсем не был легкомысленным Дон Жуаном, и одновременно недостаток объективной информации о лорде и о существе его веры, заставили Лескова взяться за серьезное исследование темы.
 
Была и личная причина. К этому времени вполне выявилось разочарование писателя в православии, в котором его возмущало многое: застой, чиновничество, фарисейство, отсутствие учительности, «корысть и глупость»[18]. И он стал искать собственного прочтения Евангелия, которое удовлетворило бы его, и потому внимательно наблюдал за жизнью старообрядцев и евангельских верующих.
 
Личность Редстока особенно заинтересовала его. В июне 1876 года Лесков входит в переписку с Засецкой, прося ее предоставить как можно больше сведений о лорде. Она охотно откликается. Этому способствует то обстоятельство, что Лесков, вместе с сыном-подростком Андреем, находится в это время в Пикруках (под Выборгом), на даче Засецкой, дружески пригласившей и устроившей летний отдых писателя[19]. И вот 14 июня 1876 года Засецкая пишет Лескову[20]:
 
 
Ваша телеграмма очень меня обрадовала, добрейший Николай Семенович! Я ничего не поняла, исключая того, что вы бы мне не предложили ничего, кроме хорошего. (…) Я не то что затрудняюсь писать подробно о всех воззрениях Р[едсто]ка, но не могу себе уяснить вполне, имею ли я на то право, так как многое было сказано мне, но не публике. Я в их семействе, включая его недавно умершую мать и его сестру, проводила дни, я у них бывала как у себя, часто затрагивала вопросы, о которых он не говорит никогда, и, бывало, он мне скажет: понимаете — я это говорю вам, другие могут ложно перетолковать мои мысли. — Рассудите сами. Впрочем, вот что я сделаю. Напишу вам всё, вроде письма, и что мне покажется опасным для него и неделикатным с моей стороны, отмечу крестиком…
 
 
Однако в разгаре работы писатель уже не был в состоянии считаться с какими-нибудь ограничительными условностями и крестиками Засецкой. В творческом увлечении темпераментный публицист думает об одном: дать более яркие картины, сочные диалоги, колоритные образы, хотя бы и немного карикатурные, но хорошо запоминающиеся и впечатляющие[21].
 
В сентябре в журнале «Православное обозрение» начинается публикация лесковского очерка «Великосветский раскол: лорд Редсток и его последователи». В этом очерке писатель создает зримую картину евангельского движения, вобравшего в себя многих представителей высшего света, жаждавших подлинной христианской жизни. Ничего не найдя в бездушном формализме и скуке государственной церкви, эти ищущие Бога души оказались в положении овец без пастыря. Им легче оказалось обратиться к Богу через учителя веры из Англии, чем удовлетворить духовную жажду в общении с православными пастырями. И вот вывод писателя: разочаровавшись в собственном духовенстве, столкнувшись лишь с фарисейством, эти добрые и благонамеренные русские люди нашли в протестантской приходской жизни пример и руководство, которые им захотелось ввести в церкви русской[22].
 
Очень важна концовка очерка, где Лесков задается вопросом: является ли начавшееся религиозное движение расколом? Нет, — убежден писатель. — Пока это лишь разномыслие с православной церковью. Еще ничего не сформировано. Редстокисты ратуют за обновление церкви, за истинное православие. Но при этом писатель видит опасность в том, что потребность редстокистов в «живой учительности в храмах и непосредственном участии в церковной приходской деятельности» может не состояться, что и оттолкнет их от церкви. Лесков опасается, и опасается не зря, что невосприимчивость клира к духовному пробуждению, которое хотели внести в приходскую жизнь редстокисты, рано или поздно приведет к расколу. «Только виноват в этом будет отнюдь не лорд Редсток и его поклонницы, а слишком долговременная отсрочка исполнения этих добрых и справедливых желаний», — заключает писатель[23].
 
Иными словами, Лесков предвидел, что православная церковь может оказаться не готовой принять под свое крыло духовное пробуждение и разрешить мирянам проповедь Евангелия, евангельские чтения по домам, дела милосердия и другие формы социального служения. В лютеранстве подобная форма обновления церковной жизни за счет активности мирян была известна с XVII века и получила имя пиетизма. Несмотря на исторически возникавшие трения и сложности между пасторами и паствой, пиетизм укладывался в рамки лютеранства и не приводил там к болезненным расколам.
 
Итак, мы видим, что Лесков предвидел опасность для церкви. На наш взгляд, внимательное прочтение его книги архиереями могло спасти ситуацию, но этого не произошло. Церковные мехи оказались ветхими, и молодое вино духовного пробуждения прорвало их…
 
Две трети очерка «Великосветский раскол» были посвящены биографии Редстока, его богословским взглядам, манере излагать Писание, причинам успеха его проповеди в русском обществе. Сложный образ английского проповедника оказался открытым не только для похвалы, но и для критики. Более того, местами писатель осмеял своего героя.
 
Друзья и искренние последователи Редстока были возмущены. Сын писателя Андрей Лесков описал характер конфликта, возникшего в результате публикации очерка[24]:
 
 
Засецкая убита: она виновата в безумышленном предании на поругание того, кого она так чтит и ценит! Ее утешают тем, что она не более как жертва писательского вероломства. Это не смягчает ее угрызений. Подавленная, она пишет:
 
Николай Семенович!
 
Евангелие учит нас воздавать добром за зло и прощать обиды. Вас не стану упрекать…
 
Учителя нашего, Сына Божия, называл мир сатаной и помешанным — чего же должны ожидать Его последователи? Если кто вас и не знает, но судит вас обоих по вашим писаниям, достаточно может убедиться, что: «вы от мира и говорите по-мирски, и мир слушает вас»[25]. Удивительно ли, что вы насмехаетесь над теми, которые вовсе не от мира, и над тем, что для вас пока недосягаемо.
 
Автор «Раскола», оправдываясь, ссылается на широкое одобрение его «очерка» прессой, на что получает как бы заключительное отпущение:
 
Николай Семенович, я получила вашу приписку и вырезку из журнала. Но могу вас уверить, что я журнальные мнения не признаю за авторитет и позволяю себе иметь личные воззрения. Совершенно согласна, что вы могли бы описать в тысячу раз хуже человека, которого я ставлю в нравственном отношении выше всех мне известных людей. Разве Мещерский не описал его как последнего мерзавца? Когда цель книги позабавить публику, а главное, дать успех книге во что бы то ни стало, литераторы, вероятно, без сожаления жертвуют всем: дружбой, мнением и доверенностью таких скромных личностей, как я. Виновата я, что вообразила, что вы ко мне питаете некоторое чувство дружбы, которое не дозволит вам осмеять (и для этого еще избрать меня орудием) человека, которого я безгранично уважаю. От избытка ли воображения, но я до глупости доверчива.
 
Вас же можно поздравить: цель ваша вполне достигнута. Я нимало не сердита на вас, я ошиблась, и это сознание на некоторое время уничтожает меня в собственных глазах.
 
Опять кончу словами, которые когда-то вам писала: “Вы от мира и говорите по-мирски, и мир слушает вас”.
 
Помоги вам Бог прозреть вовремя…
 
 
Правда, не всех редстокистов книга Лескова возмутила. Бобринский, Тернер, да и сам Редсток восприняли ее благожелательно[26]. Сохранилось свидетельство, что Редсток не только не обиделся, но даже чрезвычайно полюбил эту книгу[27].

 
 
Сближение Лескова с редстокистами
 
 
Чувствуя вину, дорожа дружбой с Засецкой, а также желая лучше понять Редстока и его последователей, Лесков входит в более тесные отношения с редстокистами, бывает в их домах, слушает проповеди Редстока и Пашкова. Интерес писателя к английскому проповеднику достигает максимума, несмотря на то, что «Великосветский раскол» уже напечатан. Зимой 1877-1878 годов он, по его собственному свидетельству, «прослушал полный курс науки лорда»[28].
 
К весне 1878 года взгляды Лескова на Редстока претерпевают существенные изменения. Он открыто признает, что его критика английского проповедника была в прошлом поспешной и во многом неверной, и новый литературный портрет на страницах «Церковно-общественного вестника» был выписан Лесковым в значительно более благоприятном свете[29].
 
Зимой 1878-1879 годов Лесков сближается и становится постоянным посетителем вечеров семьи Пейкер[30]. Мать Мария Григорьевна и дочь Александра Ивановна издавали журнал «Русский рабочий», который Лесков прежде в 1876 году подверг серьезной критике, отчасти справедливой[31]. Теперь он становится их консультантом. В 1879 году помощь Лескова выражается в редактировании ряда номеров «Русского рабочего», куда вошли и несколько его статей. Позднее он опубликовал их отдельно под заглавием «Изборник отеческих мнений о важности Священного писания»[32]. Участие Лескова в издании и его профессиональные советы способствовали заметному росту популярности журнала, ежемесячный тираж которого достиг 3000 экземпляров[33].
 
Мария Григорьевна вскоре, 27 февраля 1881 года, ушла из жизни. Лесков симпатизировал этой, по его словам, «очень приятного, тонкого ума даме»[34], «и притом сильно убежденной христианке»[35].
 
После всего сказанного, неудивительно, что на вторую половину 1870-х годов пришелся апогей писательского интереса к Редстоку и его последователям, что нашло отражение в петербургской периодике. В одной только газете «Новое Время» Лесковым было напечатано несколько десятков заметок и статей о пашковцах[36]. К примеру, 9 апреля 1880 года эта газета сообщила о прекращении проповеди «великосветских проповедников» в нескольких домах Петербурга по настоянию испуганных домохозяев, «которые не захотели дозволить продолжение больших сборищ детей и подростков». Приведем выдержку из этой лесковской заметки[37]:
 
 
Добрые дамы переносят это первое «гонение за веру» не только не без радости, но с восторгом. Кто бы ни был их Диоклетиан, но он не мог думать сколько прибавил им отваги и энергии. Выбитые домовладельцами из своей домашней колеи, они устремились в окрестности столицы, - в Колпино и другие места, где есть много рабочего, мастерового народа. Это конечно значительно хлопотнее, но кипучая энергия, одушевляющая проповедниц, все преодолевает. Всякий день на вокзале николаевской железной дороги можно видеть несколько этих «черных дам», предпринимающих их спасительные «пилиринажи»[38], с целию убедить русских рабочих в коварно сокрытой от них истине, что они «спасенные» и для усвоения этого спасения им ничего более не нужно, как только «уверовать в это». (…) Кроме рабочих колпинских, они также спасают рабочих Кумберга и наметили произвести спасение густого мастерового населения сестрорецкого оружейного завода. (…)
 
Все это кому смешно, кому не смешно, а однако достойно внимания и интересно. Как в самом деле, - в наше не только практическое, но даже жадное и алчное время возникает такой бескорыстный религиозный порыв и при том порыв стойкий и ни мало не охладевающий. Выживут проповедниц из приютов, - они проникают на фабрики и в мастерские, вытеснят их оттуда – они являются в бани и тюрьмы; там их выпроводят, они открывают для каждого свои квартиры. В этом их наконец стесняют, они весенними ласточками понеслись за город, - по селам и приселкам… (…) Даже угоняться за ними, как видно нелегко, так быстро они порхают то тут, то там, и все везде поют свои стишки, и «возвещают спасение»… Этак они чего доброго, до того обеспокоят все русское духовенство, что оно в самом деле решится учредить по всем церквам не только одно богослужение, но и учительность, которой так давно и так вотще[39]  жаждет народ, отбегающий во всякие «учительные» секты, где есть «вумственное разумление». Как бы эти религиозные ласточки в самом деле не принесли с собою хотя некоторое подобие весны. А тогда о них пожалуй придется сказать, что они кое-что сделали
 
 
Писатель пишет о дамах-благовестницах, этих «весенних ласточках», с явной симпатией, хотя и не без иронии. Лесковские строки воссоздают живую картину прошлого, зримо перенося нас в XIX век. И еще благодаря его публикациям постепенно стираются «белые пятна» нашей истории. Так, в книге православного автора В. Н. Терлецкого «Секта пашковцев» можно прочитать, что с 1880 года Пашкову не так свободно жилось в Петербурге, ему было запрещено устраивать воскресные беседы, и потому проповедь пашковцев стала распространяться на окраинах столицы[40], где меньше было полицейского надзора. Терлецкий не указывает названий пригородов, а из заметки Лескова мы узнаем, что благовестие тогда было начато в Колпино и Сестрорецке. К слову, знаменитый лесковский «Левша» (1881) был написан под впечатлением от посещения Сестрорецкого оружейного завода, а толчок к той поездке писатель получил через интерес к деятельности пашковцев.

 
 
Столкновение Лескова с Пашковым
 
 
В 1880-е годы происходит постепенное отдаление Лескова от пашковцев. Он так и не принял библейское учение об искуплении греха Кровью Иисуса Христа. Он не согласился с тем, что для спасения ничего другого не надо, как принять этот дар верой и из любви к Христу угождать Ему, исполняя Его волю и творя добрые дела[41]. Тем не менее, долгое общение с редстокистами оказало на него влияние. В его литературных произведениях критики стали обнаруживать «влияние протестантского духа»[42].
 
В 1884 году происходит столкновение Лескова с Пашковым при следующих обстоятельствах. В журнале «Гражданин» князь Мещерский обвинил пашковцев в том, что они распространяют штундизм и уводят крестьян от православной церкви[43]. Вступив в полемику с Мещерским, Лесков написал статью «Княжьи наветы». Однако то, что задумывалось им как защита пашковцев, на деле обернулось их критикой. Лесков назвал их «туманным мистическим обществом», которое держится за счет самого Пашкова и его денег, и что их доктрина оправдания верой не принесет положительных результатов в России.
 
Неоднозначность Лескова вызвала противоречивую реакцию. Большинство газет приняли его ответ Мещерскому за страстную защиту пашковцев. Однако самого Пашкова многие высказывания Лескова возмутили, и он из-за границы, где находился в изгнании, ответил на критику писателя хорошо аргументированным письмом, в котором были и такие слова: «Невыразимо жалко мне, что вы, сердце которого отзывалось когда-то на всё истинное и хорошее, теперь насмехаетесь (…) над тем, чему учили, от имени Христа Сына Божия, Его же апостолы»[44].
 
Удивленный такому истолкованию своих слов, Лесков ответил Пашкову, что его целью было сказать правду, а не оскорбить. Но примирительные слова писателя приобрели в конце письма обвинительный тон. Он предостерегал опасаться какой-либо группы людей, заявляющей, что ими найден единственно верный путь к спасению[45].
 
После 1884 года Лесков перестает вести активный диалог с пашковцами, его публикации о них в прессе становятся эпизодическими. Причин несколько: отошли в вечность наиболее близкие ему редстокистки (Ю. Д. Засецкая, М. Г. Пейкер); после высылки Пашкова и Корфа деятельность евангельских верующих приняла конспиративный непубличный характер; наконец, государство усилило духовную цензуру. Писать о пашковцах в новых условиях стало для писателя затруднительно.

 
 
Последние годы жизни Лескова
 
 
Впрочем, размышления о «пашковской вере» до конца жизни не оставляют его. В записной книжке, начатой в 1893 году, он пишет: «В пашковской вере всё хорошо, только для чего гусиный жир в лампад пущают»[46]. Спустя год, снова в записной книжке, похожие слова: «В пашковском согласии гусиный жир в лампад пущают»[47]. Что за навязчивая мысль не отпускала писателя? Литературоведы оставили эти высказывания без комментариев, но нужно попытаться их понять.
 
Известно, что в последние годы жизни Лесков выступал с резкой критикой православия. В письме к А. С. Суворину от 9 марта 1888 года, защищая гонимых штундистов, он писал, становясь в четкую оппозицию к взглядам Достоевского[48]:
 
 
В том-то и дело, что верить по православному нельзя, если человек не дурак; а по штундистки, т. е. по евангельски верить можно. (…) Хуже всего та каверза, которая выдумала, что «русскую нацию связует православие», и что «не правосл[авный] не мож[ет] б[ыть] русским». Отсюда мне кажется идет раздражение против хороших, искренних людей русских, не способных кривить верою… (…) Не нападайте на штунду: это дело Божие и Дух С[вятой] с ними, «не угашайте духа».
 
 
Еще в 1883 году Лесков писал, что из редстокистов одна Засецкая имела чистосердечие и отвагу публично признаться, что православие ей не нравится, что она оставила его и перешла в протестантизм. По той же причине она завещала не перевозить ее тело в Россию, чтобы ее не погребли как православную. Остальные же редстокисты лукавят, считал Лесков, участвуя в православной исповеди и причастии, хотя с их взглядами на православные таинства, обряды и священство, нельзя приходить к православному потиру и говорить «верую и исповедую»…[49]
 
Очевидно, Лесков до конца жизни сочувствовал и столичным пашковцам, и штундистам Малороссии, ставя их благочестие выше православного. Для него более всего важна была нравственная практическая сторона веры, и потому он порицал пашковцев именно за неполный разрыв с православием. В пользу такого объяснения может говорить упомянутая лампада, зажигаемая перед иконами. Однако сложность заключается в том, что пашковцы, как известно, не держали в доме икон и лампад[50]. Поэтому слова Лескова, если наше предположение верно, нужно понимать не буквально, а образно[51].
 
По мнению православного автора М. М. Дунаева, Лесков, хотя и не примкнул к протестантизму редстоковского толка, но был близок к нему по духу[52]. Схожую мысль высказал литературовед Фаресов: Лескова «сильно поддерживали многие лица против Редстока. (…) Чем более, однако, Лесков боролся с редстокистами (…), тем яснее ему становились его враги, и многое в них перестало отталкивать его»[53].
 
Итак, внутренние силы притяжения и отталкивания, испытываемые писателем по отношению к пашковцам, объясняют ту раздвоенность и противоречивость суждений Лескова об их вере на протяжении всей его жизни. Что же все-таки отталкивало писателя от евангельских верующих, которым он во многом симпатизировал?
 
Во второй половине 1880-х годов Лесков сближается с Львом Толстым. За два года до смерти (4 января 1893 года), серьезно болея, он пишет Толстому письмо исповедального характера, в котором упоминаются и его былые отношения с редстокистами[54]:
 
 
Достоуважаемый Лев Николаевич! (...)
 
Вы знаете, какое Вы мне сделали добро: я с ранних лет жизни имел влечение к вопросам веры, и начал писать о религиозных людях, когда это почиталось за непристойное и невозможное («Соборяне», «Запечатленный ангел», «Однодум» и «Мелочи архиерейской жизни» и т. п.), но я все путался и довольствовался тем, что «разгребаю сор у святилища», но я не знал с чем идти во святилище. На меня были напоры церковников и Редстока (Засецкой, Пашкова и Ал. П. Бобринского),  но от этого мне становилось только хуже: я сам подходил к тому,  что увидал у Вас,  но сам с собою я всё боялся, что это ошибка, потому что хотя у меня светилось в сознании то же самое, что я узнал у Вас, но у меня всё было в хаосе смутно и неясно, и я на себя не полагался;  а когда услыхал Ваши разъяснения, логичные и сильные, я всё понял, будто как «припомнив», и мне своего стало не надо, а я стал жить в свете, который увидал от Вас и который был  мне приятнее, потому что он несравненно сильнее и ярче того, в каком я копался своими силами. С этих пор Вы для меня имеете значение, которое пройти не может, ибо я с ним надеюсь перейти в другое существование, и потому нет никого иного, кроме Вас, кто бы был мне дорог и памятен, как Вы. Думаю, что Вы чувствуете, что я говорю правду.
 
 
Итак, Лесков заканчивает жизнь последователем Льва Толстого. Толстовство как этическое учение находилось в плену у господствовавшей в XIX веке философии рационализма. Толстой возвысил человеческий разум над Словом Божьим, перекроил Евангелие на свой лад, что привело к отрицанию им Божественной природы Иисуса Христа, Его искупительной жертвы, принесенной за грех мира, и Его воскресения из мертвых[55]. Между толстовством, сохранившим лишь нравственное учение Христа, и подлинным Евангелием благодати пролегла непреодолимая пропасть, которая не позволила ни Толстому, ни Лескову присоединиться к евангельским верующим, несмотря на обоюдные человеческие симпатии и многолетнее общение обоих писателей с ними.

 
 
Выводы
 
 
1) Несмотря на преобладавший дух критики, многочисленные писатели и журналисты своими публикациями возбуждали интерес к фигуре Редстока, делая его известным в широких петербургских кругах. По мнению Лескова, журнал Гражданин «посвятил Редстоку так много внимания, что значение этого человека сразу возвысилось»[56]. В результате к освещению темы подключались всё новые авторы, расширялся спектр газет и журналов, что способствовало известности английского проповедника и росту евангельского пробуждения.
 
2) На наш взгляд, Бог использовал таланты Достоевского и Лескова, сделав их своего рода «несторами-летописцами» Петербургского пробуждения. Сегодня написанные ими статьи (особенно многочисленные у Лескова), наряду с архивными документами, служат богатым кладезем первичного материала. Исследование этого наследия поможет в восстановлении более полной и детальной исторической картины пробуждения. Из уже полученных результатов хочется подчеркнуть, что публикации Достоевского в качестве редактора-издателя журнала «Гражданин» помогли уточнить время начала пробуждения. Можно считать установленным, что Редсток прибыл в Петербург не позднее первой недели Великого поста (10-17 февраля 1874 года)[57].
 
3) В настоящее время существенную помощь евангельским историкам оказывают труды ученых-литературоведов, занимающихся всесторонним изучением жизни и творчества писателей-классиков, в том числе и их отношения к евангельскому пробуждению и к отдельным его представителям (Редстоку, Пашкову, Засецкой, Пейкер и др.). В этой связи весьма полезными являются исследования Фаресова, Дунаева, Ипатовой, Ильинской[58] и др. В качестве еще одного примера можно назвать содержательную статью О. Е. Майоровой «Лесков в суворинском „Новом Времени“ (1876-1880)», которая является ценным вкладом в историографию пробуждения и содержит многочисленные ссылки на малоизвестные первоисточники[59]. Эта статья помогла установить, что гонение на пашковцев в столице в 1880 году способствовало началу благовестия в Колпино и Сестрорецке, что является ценным историческим фактом для современных евангельских церквей этих городов-спутников Санкт-Петербурга.
 
4) Личные отношения Лескова и Достоевского с пашковцами, обоюдное влияние их мировоззрений и талантов, представляют самостоятельный интерес и требуют отдельного изучения. Как было показано, творчество Лескова невозможно правильно понять без учета его многолетних отношений с пашковцами.
 5) Диалог, который вели участники Петербургского пробуждения (Редсток, Засецкая, Пашков, Пейкер и др.) с нашими классиками (Лесковым, Достоевским, Львом Толстым[60]), демонстрирует глубокую укорененность евангельских христиан (пашковцев) в русской истории и культуре. Зная интерес в российском обществе к теме жизни и творчества наших литературных гениев, дальнейшее изучение и популяризация предложенной темы может иметь широкий общественный интерес, далеко выходящий за рамки чисто конфессиональной истории.  

 
   
 
[1] Лесков Н. С. Великосветский раскол. 2-е изд. СПб.: Тип. В. Тушнова, 1877. С. 2-3.
 
 
 
[2] Лесков А. Жизнь Николая Лескова. М.: Гос. изд-во художественной литературы, 1954. С. 339.
 
 
 
[3] Достоевская А. Г. Воспоминания. М.: Правда, 1987. С. 278.
 
 
 
[4] Лесков Н. С. Зеркало жизни. СПб.: Библия для всех, 1999. С. 479.
 
 
 
[5] Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского: В 3 т. Т. 2 (1865-1874). СПб.: Академический проект, 1999. С. 459-460.
 
 
 
[6] Новый апостол в петербургском большом свете (автор: N.) // Гражданин. № 8. 1874. 25 февраля. С. 217-218.
 
 
 
[7] Достоевский Ф. М. ПСС: В 30 т. Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1990. Т. 30. Кн. 2. С. 22-24, 80-83.
 
 
 
[8] Ответ на статью в № 8: «Новый апостол в Петербургском большом свете» (автор: N.) // Гражданин. 1874. 4 марта. № 9. С. 247-248. – Орфография текста сохранена.
 
 
 
[9] [Лесков Н. С. (под псевдонимом: М. П.)]. Дневник Меркула Праотцева // Русский мир. 1874. 14 марта. № 70. С. 1-2; Летопись жизни и творчества Ф. М. Достоевского. Т. 2. С. 466.
 
 
 
[10] Достоевский Ф. М. Дневник писателя. СПб.: Лениздат, 1999. С. 189-190.
 
 
 
[11] В 1874 г.
 
 
 
[12] Достоевский Ф. М. ПСС: В 30 т. Т. 30. Кн. 1. С. 336.
 
 
 
[13] Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы.
 
 
 
[14] Гражданин. № 17-29, 31-43. 1875.
 
 
 
[15] Ипатова С. А. Достоевский, Лесков и Ю. Д. Засецкая: спор о редстокизме: (Письма Ю.Д.Засецкой к Достоевскому) // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 16. СПб.: Наука, 2001. С. 417-418.
 
 
 
[16] Неизданный Лесков. Кн. 2. М.: ИМЛИ РАН, 2000. С. 216. — (Литературное наследство. Т. 101).
 
 
 
[17] Лесков Н. С. Великосветский раскол. С. 3-4.
 
 
 
[18] Дунаев М. М. Православие и русская литература. Ч. IV. М.: Христианская литература, 1998. С. 424, 456.
 
 
 
[19] Лесков Н. С. Собр. соч. в 11 томах. Т. 11. М.: Гос. изд-во художественной литературы, 1958. С. 815.
 
 
 
[20] Лесков А. Жизнь Николая Лескова. С. 339.
 
 
 
[21] Там же. С. 339.
 
 
 
[22] Лесков Н. С. Великосветский раскол. С. 272-273.
 
 
 
[23] Там же. С. 292-298.
 
 
 
[24] Лесков А. Жизнь Николая Лескова. С. 340-341.
 
 
 
[25] Ср.: 1 Ин. 4:5.
 
 
 
[26] Лесков Н. С. Собр. соч. в 11 томах. Т. 10. С. 457.
 
 
 
[27] Шляпкин И. А. К биографии Н. С. Лескова // Русская старина. 1895. № 12. С. 213.
 
 
 
[28] Лесков Н. Чудеса и знамения // Церковно-общественный вестник. 1878. 5 марта. № 28. С. 5.
 
 
 
[29] Лесков Н. Чудеса и знамения // Церковно-общественный вестник. 1878. 2 апреля. № 40. С. 3-5.
 
 
 
[30] Лесков А. Жизнь Николая Лескова. С. 341.
 
 
 
[31] Лесков Н. Сентиментальное благочестие // Православное обозрение. 1876. Март. С. 526-551.
 
 
 
[32] Лесков Н. С. Изборник отеческих мнений о важности Священного писания. СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1881.
 
 
 
[33] Хейер Э. Религиозный раскол в среде российских аристократов в 1860–1900 годы. М.: Икар, 2002. С. 80-82.
 
 
 
[34] Лесков Н. С. Новозаветные евреи. С. 84.
 
 
 
[35] Лесков Н. Некролог [М. Г. Пейкер] // Новое время. № 1798. 1881. 1 марта. С. 4.
 
 
 
[36] Майорова О. Е. Лесков в суворинском «Новом Времени» (1876-1880) // Неизданный Лесков. Кн. 2. С. 161-185.
 
 
 
[37] Дружный газетный набат о великосветских проповедниках… // Новое время. № 1478. 1880. 9 апреля. С. 2-3.
 
 
 
[38] Pelerinage (фр.) – паломничество, странствование.
 
 
 
[39] Вотще (устар.) – тщетно.
 
 
 
[40] Терлецкий В. Н. Секта пашковцев. СПб.: Изд. книгопродавца И. Л. Тузова, 1891. С. 74, 77.
 
 
 
[41] Фаресов А. Умственные переломы в деятельности Н. С. Лескова // Исторический вестник. 1916. Март. С. 794.
 
 
 
[42] Там же. С. 800.
 
 
 
[43] Гражданин. № 36. 1884. 2 сентября. С. 23.
 
 
 
[44] Фаресов А. Умственные переломы. С. 795-796.
 
 
 
[45] Хейер Э. Указ. соч. С. 83-84.
 
 
 
[46] Неизданный Лесков. Кн. 2. С. 589.
 
 
 
[47] Там же. С. 590.
 
 
 
[48] Marcadé Jean-Claude. 63 письма Н. С. Лескова. In: Revue des études slaves, Tome 58, fascicule 3, 1986. Nikolaj Semenovič Leskov. P. 454 // Режим доступа: https://www.persee.fr/doc/slave_0080-2557_1986_num_58_3_7922 (дата обращения: 28.10.2021).
 
 
 
[49] Лесков Н. Вероисповедная реестровка // Новости и биржевая газета. 1-е изд. 1883. 7 июня. № 65. С. 2.
 
 
 
[50] Ливен С. Указ. соч. С. 103. - Место икон в домах пашковцев заняли настенные таблицы с выбранными из Св. Писания текстами (Буткевич Т. И. Обзор русских сект и их толков. Пг.: изд. И. Л. Тузова, 1915. С. 470).
 
 
 
[51] Как было показано в статье «Пашковцы и православие» (см. часть 3 наст. сборника), пашковцы, за малым исключением, с течением времени пришли к полному отделению от православия.
 
 
 
[52] Дунаев М. М. Указ. соч. С. 425, 459.
 
 
 
[53] Фаресов А. Умственные переломы. С. 799.
 
 
 
[54] Лесков Н. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 3. М.: Экран, 1993. С. 371.
 
 
 
[55] Карев А. В. Русское евангельско-баптистское движение // Братский вестник. 1957. № 4. С. 19.
 
 
 
[56] Лесков Н. С. Великосветский раскол. С. 3.
 
 
 
[57] Новый апостол в петербургском большом свете (автор: N.) // Гражданин. № 8. 1874. 25 февраля. С. 217-218.
 
 
 
[58] Ильинская Т. Б. Русское разноверие в творчестве Н. С. Лескова. СПб.: Изд-во Невского института языка и культуры, 2010.
 
 
 
[59] Неизданный Лесков. Кн. 2. С. 161-185.
 
 
 
[60] Тема взаимоотношений Льва Толстого с евангельскими верующими очень обширна и требует отдельного исследования, выходящего за рамки настоящей статьи.
 
 


© "Страницы Истории" при любом использовании материала сайта активная ссылка на проект www.hecrus.ru обязательна
Будь в курсе наших новостей!
Назад к содержимому